19 мая нынешнего 1902 года в Тифлисе был отпразднован сорокалетний юбилей литературной и общественной деятельности Газароса Агаяна. Праздновала его тифлисская армянская интеллигенция. На юбилее присутствовали все наши писатели и «деятели» – около двухсот человек; почти все они имеют то или иное отношение к нашей общественной жизни и литературе. Этот юбилей во многих отношениях представлял собой знаменательное явление в армянской жизни. Он был знаменателен тем, что в этот день наша «свободомыслящая» интеллигенция публично показала свою омерзительную буржуазную физиономию. Особенно же знаменателен был он тем, что там эта интеллигенция получила от нашей нарождающейся демократической молодёжи публичную пощёчину за свое лицемерие, невежество и раболепие. По-видимому, мы будем иметь ещё не мало поводов поговорить как об этом юбилее, так и вообще о наших «свободомыслящих», а пока только в двух словах опишем сам факт.
Публикуемая нами речь была подготовлена для прочтения на юбилее. Автор, по своей наивности, полагал, что ему, «какому-то вышибленному студенту», позволят произносить там «вольные» речи и нарушать счастливый покой наших буржуазных господ и дам. Будто очень уж интересно им и, увы – даже самому Агаяну, что думает о нём наше студенчество и что от имени этого студенчества хотят сказать собравшейся публике.
Но если это не представляло интереса для них, оно, несомненно, должно быть очень интересно армянским читателям, жаждущим правдивого и свободного слова, – особенно нашей заблудившейся, потерявшей голову средней интеллигенции (окончившей армянские школы), которая, будучи лишена какого бы то ни было мировоззрения и живой веры, либо обречена на безделие, опустошена и впала в отчаяние, либо становится орудием и игрушкой в руках нашей официальной, дипломированной интеллигенции. Для них, мы полагаем, будет очень интересно и очень полезно узнать, что думает о задачах нашей общественной жизни студенческая молодёжь, вооружённая новым мировоззрением и получившая крещение в новейшей русской революционной купели.
Автор, как увидит читатель, говорит от имени этой молодёжи.

* * *

Многоуважаемый юбиляр!
Приятная и в то же время чрезвычайно тяжёлая обязанность выпала на мою долю – присоединить ещё один голос к многочисленным голосам, приветствующим Вас сегодня. Я приветствую Вас от имени моих товарищей – небольшой группы студентов, рассеянных по разным городам России, но объединённых одними и теми же взглядами и целями. Я мог бы сегодня получить полномочия и от всего студенчества, быть может, даже посвящения и подношения для Вас. Но я не хотел лишний раз оскорбить Вас официальными поздравлениями и подношениями, большей частью лицемерными, посылаемыми обычно только для проформы, из вежливости или »с благотворительными целями».
Наше студенчество, как известно, в большинстве своём никакого представления не имеет о Вас. Я приветствую Вас от имени того меньшинства, которое имело возможность познакомиться с армянской жизнью и литературой и сегодня более или менее знает – кто такой Газарос Агаян, что он за человек, какой он писатель.
Для меня и для этих моих товарищей нынешний день – не простое частное торжество, где люди должны чувствовать себя обязанными восклицать осанну, комплиментами и ценными подношениями ублажать старца-юбиляра. Для нас это литературно-общественный праздник, на котором необходимо со всею серьёзностью и искренностью подвести итоги работы писателя, деятеля, сорок лет прослужившего армянскому обществу. Цель подобных юбилеев не в том, чтобы люди собирались и старались весело провести время вместе с юбиляром и не в том, чтобы общество имело повод поблагодарить и вознаградить своего труженика. Юбилей имеет большое общественное значение как сильный моральный импульс для дальнейшей общественной деятельности. А такую роль юбилей может сыграть лишь в том случае, если его участники понимают такое значение юбилея, если им действительно дорого то дело, которому в течение многих лет служил юбиляр.
Сознавая огромное значение сегодняшнего торжества и высоко ценя то дело, которому Вы служили в течение сорока лет, мы позволяем себе, многоуважаемый юбиляр, несмотря на некоторые неудобства, открыто сказать Вам сегодня то, что мы чувствуем и думаем о Вас, и высказать мысли, которые вызывает в нас Ваш сегодняшний юбилей.
Первый вопрос, который возникает при оценке общественного деятеля, состоит в выяснении того, во что он верил, каким святыням он поклонялся в своей жизни и какой практической общественной программой руководствовался. С болью в сердце надо признать, что у Вас, г. Агаян, не было определённых общественных идеалов и ясной программы общественной деятельности. Вы поклонялись честности, правдивости, добру и красоте, но это не общественный идеал, не программа общественной деятельности – это правила личной жизни, личные достоинства. В наше время звание общественного деятеля с достоинством может носить лишь тот, кто имеет определённые научные взгляды на законы развития общества, народов, иными словами тот, кто имеет определённое обществоведческое образование; тот, кто изучил и понял условия прогрессивного развития своего народа и вооружен определённой, ясной во всех деталях, осознанной программой деятельности. В этом смысле Вы, г. Агаян, не были общественным деятелем.
Здесь необходимо одно пояснение.
Нам часто случалось слышать по Вашему адресу такое обвинение: «Большим недостатком Агаяна, – говорят о Вас, – является то, что он не принадлежит ни к какой партии». Так говорят, конечно, наши кичливые и самодовольные «партийцы». Это обвинение ничего общего не имеет с тем, что я сказал выше. Это – бессмысленное и смехотворное обвинение, и вот почему. (На этом мы должны остановиться несколько дольше, – во-первых, чтобы лучше разобраться в окружающей нас армянской действительности; во-вторых, для того чтобы, воспользовавшись Вашим чествованием, господин юбиляр, высказать кому следует несколько истин.)
В нашей легальной литературе и прессе не существует партий (добавим тут же в скобках: в настоящих условиях и не может существовать). Если каждый общественный деятель, как было сказано, обязан иметь определённые общественные идеалы и программу, то от партии с ещё большим правом можно требовать и того и другого. Но пусть хоть одна из наших «партий» скажет, что она удовлетворяет этим требованиям. Возьмите «мшакистов» – самых претенциозных, больше всех кричащих о своей «партии». Каковы их идеалы, какова их реальная программа в отношении армянской жизни? – «Мы – свободомыслящие» – таков их единственный «горделивый» ответ. Но этот ответ нам ничего не говорит. Свободомыслие, либерализм – не идеал и не программа, это только способ деятельности.
Когда какой-либо народ находится в ненормальных общественно-политических условиях, в его среде порождаются недовольные элементы, которые объявляют борьбу господствующим порядкам. Смотря по условиям времени и места, эта борьба может вестись иногда мирными и легальными путями, а иногда радикальными, революционными средствами. Во всяком случае, оба эти способа желательны, оба вида борьбы прогрессивны, если борющиеся не перестают быть борцами, если им удаётся наносить удары старым порядкам и свободно проповедовать новые. Но в таких странах, как Россия, бывают лишь исключительные исторические моменты, когда либеральная, свободомыслящая партия может быть прогрессивной партией. Такими моментами были, между прочим, 40-е и 60-е годы в России. Белинский и его друзья сумели сыграть столь значительную роль в русской жизни потому, что они имели возможность благодаря некоторым историческим обстоятельствам наносить удары по крепостническим порядкам и внедрять идеи свободы посредством легальной литературы. Деятели 60-х годов тоже использовали легальную литературу, так как они, опираясь на известный манифест 19 февраля 1861 года, требовали лишь дополнения его, примирения с ним остальных действующих законов.
«Англичане», – писал орган русских свободомыслящих, журнал «Отечественные записки», – «опираясь только на "Magna charta", сумели получить "Habeas Corpusact". Так и мы, опираясь на нашу "Magna charta libertatum" – на закон, объявляющий свободу крепостным, должны требовать земства, самоуправления городов, суда присяжных, самоуправления университетов, свободы слова, совести и т.д.».
Несмотря на свою относительную свободу, писатели 40-х и 60-х годов не довольствовались только либеральной деятельностью, только легальной литературой. Когда они не могли печатать то, что им хотелось сказать русской общественности, они прибегали к вольной прессе. Так поступали Белинский, Писарев, Чернышевский – эти гиганты 40-х и 60-х годов. Десятки людей, распространявших одно письмо-статью Белинского, были приговорены правительством к каторжным работам. Самого Белинского спасла от наказания, быть может даже от смертной казни, только естественная смерть. Писарев четыре года отсидел в Петропавловской крепости, Чернышевский был приговорён к четырнадцати годам каторжных работ и т.д. и т.д. Можно перечислить десятки и сотни таких имён. Это говорит о том, что русские свободомыслящие писали в легальных газетах и журналах не ради того, чтобы только заполнить страницы этих изданий и иметь возможность говорить, что русские имеют свои газеты, журналы, литературу и т.д. Легальный «Современник» в их руках, особенно при Добролюбове и Чернышевском, был более смелым и радикальным, чем издаваемый в Лондоне Герценом революционный «Колокол». Русские свободомыслящие прибегали к легальным газетам и журналам, когда имели возможность через них говорить с более широкими кругами читателей, передавать им убеждения и истины, освящённые многими годами страданий и труда. Они писали не то, что им разрешили бы напечатать, а писали то, что диктовалось внутренней потребностью писать, чего они не могли не написать. Они доводили свои произведения до народа, когда это было возможно – через легальную литературу, а иногда – через вольную прессу. Таким образом, русские свободомыслящие составляли общественно-политическую партию, которая была недовольна господствующими порядками, наносила сильные удары этим порядкам и имела свой идеал будущего, который она проповедовала через свои издания в каждой строке своих сочинений. Когда был закрыт журнал Белинского «Московский наблюдатель» и лишённый работы Белинский приехал в Петербург, им были написаны следующие строки: «...я продаю себя всем и каждому, от Сенковского до (тьфу ты, гадость какая!) Булгарина, – кто больше даст, не стесняя при том моего образа мыслей, выражения, словом, моей литературной совести, которая для меня так дорога, что во всём Петербурге нет и приблизительной суммы для её купли. Если дело дойдёт до того, что мне скажут: независимость и самобытность убеждений или голодная смерть – у меня достанет силы скорее издохнуть, как собаке, нежели живому отдаться на позорное съедение псам...»*. И Белинский и другие выдающиеся русские свободомыслящие сумели сохранить независимость своей литературной совести. Они никогда не насиловали своего «образа мыслей», своих форм выражения. Легальная литература была для них не самоцелью, а только оружием; либерализм был одним из видов деятельности, формой деятельности.
Обратитесь теперь к нашим «свободомыслящим», которые воображают себя последователями русских свободомыслящих. Чем они недовольны? С кем они борются? Что они проповедуют? Что за «Маgnа charta», что за великий закон, воспевая святость которого и опираясь на который они хотят осчастливить армянскую нацию?
В нашей периодической печати царит пустота – и это знают сами наши крупные публицисты. Знают, но тем не менее сохраняют чудовищно высокое мнение о своей деятельности. Они убеждены, что именно они и являются единственными спасителями армянского народа, его вождями. Попробуйте-ка сказать что-нибудь по их адресу, немножко их обидеть... О ужас! Вы увидите, в какое бешенство они придут, какие ругательства посыплются на вашу голову! В лучшем случае вы – наивный ребёнок, не знающий, что в России существует цензура, что ни о чём не разрешается писать... Нет, господа, вы ошибаетесь, мы это хорошо знаем. Знаем и ничего не ждём от ваших изданий, от вашего «либерализма». Но мы знаем и то, что если бы даже вам позволили писать, вы ничего бы не сумели написать, ничего не смогли бы нам дать, ибо вы сами ничего не имеете. Вы даже не способны использовать газеты для распространения известий, для фиксирования фактов, сообщения новостей, чем могли бы сделать их очень интересными и полезными. Материалы для вашей публицистики вы черпаете в поповщине или филантропии, которые давно выброшены из программ прогрессивных партий. Форма вашей публицистики – давно ставшая ненавистной, презренная проповедь. «О бессовестные армяне! Требуйте ваши газеты, давайте деньги вашим писателям! Безжалостные армяне! Заботьтесь о вашем театре, дайте хлеба вашим голодным артистам! Бессовестные ростовщики, сжальтесь над нашими бедными крестьянами, не давайте им денег под проценты, не эксплуатируйте их!»
Вот все ваши идеалы, вся программа вашей деятельности. И вы осмеливаетесь называть себя свободомыслящими, прогрессистами! Не оскорбляйте, прошу, священную память русских свободомыслящих! Не смейте даже называть себя преемниками Налбандяна и Арцруни! Будь эти люди сейчас живы, то по меньшей мере они изломали бы свои перья и не согласились бы никогда быть писателями, подобными вам. И удивительное дело! Русские деятели 40-х и 60-х годов вообще никогда не говорили о партиях, а делились на литературные кружки (например, «кружок Станкевича», «кружок Герцена» и т.д.); в то время как «Русское богатство» устами одного из своих столпов, г. Подарского, в одном из последних номеров затрудняется признать наличие в России партийной жизни, партийных отношений, – мы, армяне, имеем многочисленные партии: партию «Мшака», партию «Нор дара», партии «Старого мурча», «Нового мурча» и т.д.
Наши «партии» недостойны называться даже литературными кружками, так как они организуются не в зависимости от различия литературных вкусов и склонностей, не в зависимости от различия политических и общественных взглядов, а совершенно случайно, по признаку личных приятельских связей. Мы не имеем партий, не имеем литературных кружков, а имеем, как говорят в недовольных кругах нашей молодёжи, «группку "Мшака"», «группку "Нор дара"» и т.д.
И если г. Агаян не принадлежал ни к одной из этих склочных групп, – это только делает честь его вкусу.
Однако, как было сказано выше, Вы сами, господин юбиляр, несмотря на Ваши исключительные способности, талант, не сумели понять основных требований своего времени и создать для себя такое дело, которому Вы могли бы отдаться всей душой, которому Вы могли бы служить до последнего Вашего вздоха. Это, очевидно, надо объяснить не только отсутствием или недостаточностью Вашей обществоведческой подготовки, но также и характером Вашего таланта, Вашим темпераментом. Вы больше человек чувства, чем мысли, скорее поэт, нежели публицист и общественный деятель...
То обстоятельство, что Вы не имели определённых общественных идеалов и программы деятельности, не помешало, однако, Вам быть полезным для окружающих и иметь в общем определённое общественное лицо. Вы были главным образом свободомыслящим культурным деятелем.
Мы не можем говорить о каждой из различных сторон Вашей деятельности, да это и невозможно в беглой юбилейной речи. Мы знаем, что Вы одарённый писатель, поэт, творец сказок и романист; Вы образцовый педагог (образцовый среди нас, армян, конечно); Вы составитель учебников, учитель, инспектор и т.д. Мы знаем, что Ваша чистая и нравственная жизнь служила хорошим примером для Ваших товарищей и учеников. У всех, с кем Вам приходилось общаться, пробуждались наилучшие чувства, Вы внушали им самые благородные стремления. Обо всём этом, вероятно, будут говорить люди, ближе знающие Вас, более осведомлённые. А мы вернёмся к общей характеристике Вашей деятельности и скажем об этом несколько слов.
Из сказанного до сих пор должно быть ясно, что мы не питаем особых симпатий к культурнической деятельности, не придаем ей первостепенного общественного значения.
По нашему мнению, в нынешних условиях невозможно проводить какую-либо прогрессивную общественную работу мирными, законными путями, через легальную литературу.
«Ни один самолюбивый, хоть сколько-нибудь уважающий себя писатель не согласится писать в условиях, когда над ним властвует произвол цензуры», – говорит Людвиг Бёрне относительно Германии 40-х годов, являвшейся подлинным прообразом теперешней России. И сам он – один из столпов «Молодой Германии» – не смог приспособиться к цензурным условиям, эмигрировал во Францию и оттуда, через свободную печать, своими «Парижскими письмами» и другими публицистическими статьями сумел выполнить свою замечательную роль в деле возрождения Германии.
В настоящих условиях мы можем иметь некое подобие литературы, в которой иногда будут появляться сильные и талантливые личности, Арцруни и Агаяны. Они вдохнут жизнь в литературу, прессу, придадут им блеск и сделают полезными для народа, но это будут лишь единицы, метеоры, а периоды оживления и блеска – лишь эпизоды. Такая литература не сможет играть общественной роли, никогда не сможет стать достоянием народа, выразителем его печалей и дум, исцелителем его недугов. В ней совьют себе гнёзда разные авантюристы, самозванные лидеры, которые заставят литературу, газеты и журналы служить не народу, а только своим личным интересам; попрошайничеством, крохами со стола богачей они сумеют кое-как поддерживать жалкое существование своих изданий, занимаясь отвратительной грызнёй вместо изучения и выяснения общественных проблем... Лишь бы заполнялись газетные листы, лишь бы говорили, что у нас есть литература, есть пресса... По нашему мнению, каждый, по-настоящему желающий, чтобы армянский народ имел свою литературу, должен прежде всего объявить войну тем условиям и политическим порядкам, которые препятствуют свободному, естественному развитию народа, этого общественного организма; должен стараться создать такие условия, чтобы выходящие из народа Раффи и Ширванзаде не были одиночками, чтобы их было много. В стране, где нет свободы слова и мысли, где народ в результате господствующей государственной политики пребывает в нищете и невежестве, а привилегия пользования благами цивилизации принадлежит только малочисленному обеспеченному классу, где вместо закона господствует произвол цензуры, – там никогда не может быть общественной народной литературы, отвечающей своему назначению.
То же самое надо сказать и о театре. «Театр, искусство, – говорит тот же Бёрне, – не может процветать в Германии, пока не повеет ветер свободы». И у нас могут появиться одарённые артисты (вроде Абеляна) или даже гении (вроде Адамяна), мы можем иметь талантливые пьесы, но никогда в нынешних условиях мы не будем иметь постоянного, образцового, идущего по пути естественного развития общественного театра, никогда не будем иметь самостоятельного национального искусства.
Театр благодаря попрошайничеству различных комитетов будет кое-как влачить свое существование, но никакой общественной роли он не сможет сыграть. Он будет служить лишь средством развлечения для наших «свободомыслящих», образованных буржуйчиков, которые вместе со своими дамами будут устраивать спектакли «с благотворительной целью» и заслужат славу «общественных деятелей».
Обратимся к Вашей педагогической деятельности. Вы составили прекрасные учебники, красивым языком написали замечательные сказки, – но где же то поколение, которое по Вашим учебникам обучалось родному языку, которое росло и воспитывалось на Ваших произведениях? Почему нет его здесь? Почему Ваш юбилей празднует не это поколение, а какая-то «группа почитателей», многие из которых, вероятно, даже в глаза не видели Ваших произведений и, возможно, не знают даже армянского языка? Какая связь, скажите на милость, или, вернее roворя, почему должна быть такая связь между Агаяном, демократом по происхождению, таланту и пройденному пути, и этой буржуазной интеллигенцией?.. Нынешний праздник, если хотите, содержит в себе глубокий общественный трагизм.
Кроме составления учебников и сочинения сказок, Вы служили нашему школьному делу ещё и как учитель, как епархиальный инспектор. Но что осталось на сегодня от Вашей многолетней работы? Конечно, у Вас было очень много учеников, на которых имели большое влияние и Вы лично, и Ваши произведения, но выиграло ли вообще от этого дело просвещения армянского народа?
Нет! То, чего достигли Вы и Ваши товарищи на протяжении многих лет путём великих жертв, – одним ударом, одним росчерком пера с дикой жестокостью уничтожил враг просвещения и цивилизации.

* * *

Таким образом, усилия, которые в какой-нибудь другой стране, в других условиях могли бы иметь огромное общественное значение и могли принести престарелому деятелю славу и душевный покой, вызывают в Вас, надо полагать, только чувство неудовлетворённости и сомнения.
В стране, где нет политической свободы, нет свободы слова и печати, где вместо закона господствуют насилие и произвол, там культурная деятельность – это здание, построенное на песке. Подымется ураган, прольётся ливень – и рухнет здание, сооружённое ценой огромных усилий и жертв, рухнет и, мало того, под своими развалинами похоронит множество трупов.
Когда в древние времена варвары совершали нападение на какой-либо культурный народ, чтобы уничтожить, предать его мечу, когда, таким образом, становилось под угрозу само физическое существование народа, всё взрослое население, все физически зрелые люди этого народа бросали занимаемые должности, оставляли науки, ремёсла, торговлю и брались за оружие, чтобы защитить независимость родины. Когда же в стране господствует политическая тирания, когда подвергается опасности духовная, культурная жизнь народа, там всё умственно-зрелое население, все политически зрелые люди становятся солдатами своей родины, объявляют войну не на жизнь, а на смерть палачам народа.
Культурные деятели не воины и не борцы, они оставляют поле сражения, спасаясь бегством. Пусть не говорят они, будто бывают условия, при которых борьба невозможна или бессмысленна. Нет такого сильного врага, с которым невозможно было бы бороться, нет такого насилия, такой несправедливости, против которых было бы бессмысленно протестовать. Борец вступает в борьбу не только в том случае, когда он уверен в победе, борется не только затем, чтобы победить. Он борется потому, что не может не бороться; он борется, иногда, – чтобы умереть.
Вы, конечно, тоже не были борцом, господин Агаян. Вы жили в России, были подданным одной из самых диких деспотий и, вместо того чтобы протестовать, чтобы посвятить Ваши силы, Ваш талант политической революционной борьбе, Вы всю свою жизнь отдали специфическому армянскому «патриотизму».
Мы уважаем Вас как личность, но как общественный деятель Вы не можете служить нам примером. Да и как личность, надо заметить, Вы были не тем, что по-русски называется «эмансипированной личностью». Иначе этого уже было бы достаточно, чтобы Вы не смогли примириться с господствующими порядками, на каждом шагу попирающими самые святые права личности, оскорбляющими её самые заветные чувства; этого было бы достаточно, чтобы Вы всю свою жизнь были яростным революционером. Мы уважаем Вас, когда рассматриваем Вашу жизнь на фоне армянской действительности, когда сравниваем Вас с нашими современными «армянскими деятелями».
Но сегодня, на посвящённом Вам торжестве, мы сожалеем, что не можем обещать Вам продолжать начатое Вами дело, свято хранить Ваши заветы и т.д. Наоборот, мы заявляем, что не принимаем от Вас никакого наследства, что наши пути совершенно расходятся. Вместо национально-культурной деятельности, которой Вы по преимуществу посвятили свои силы, мы проповедуем политическую революционную борьбу. На руинах буржуазного «патриотизма» и «свободомыслия» мы водружаем красное пролетарское знамя, на котором пока что пишем:
«Борьба против деспотизма!»
«Да здравствует политическая свобода!»

* * *

Вот и всё, что мы хотели сказать Вам, господин Агаян, вот те размышления, которые вызвал в нас Ваш юбилей. Да простится нам, если мы причинили неприятность Вам или уважаемым участникам юбилея. Мы сказали то, что чувствовали и думали о Вас, сказали так, как мы думали и чувствовали. Мы так захотели почтить дорогого юбиляра.
Заканчиваем наше слово здравицей в честь г. Агаяна:
– Да здравствует тот, кто в своей жизни всегда искал правду и желал быть полезным для народа!
– Да здравствует тот, кто сумел в армянском болоте долгие годы сохранить свою нравственную чистоту и идейность!
– Да здравствует тот, кто дал нам почувствовать сладость и красоту армянского языка и, будучи сам сыном народа, открыл нам, где скрыты наши таланты, наши творческие силы!
– Да здравствует Газарос Агаян, даже ошибки и неудачи которого звали нас, молодых людей, к жизни, к деятельности.