Прежде чем перейти к содержательной части этого доклада как таковой, мне – Рубену Саркисяну – хотелось бы внести ясность в вопросы его создания и ролей обоих его заявленных авторов. Дело в том, что весь дальнейший текст, хоть и составлен полностью мной, ещё очень долго не смог бы появиться на свет, если бы Генрих Хусикович Ованнисян, родной племянник нашего главного героя и (как и он) мой дальний родственник сразу по 3 линиям, не предоставил мне возможность ознакомиться со своей брошюрой о жизни и деятельности Арутюна и, более того, не поинтересовался у меня однажды, как бы можно было – по возможности бесплатно – её опубликовать. В процессе обдумывания ответа на последний вопрос мне совершенно закономерно пришло в голову, что окажется совсем неплохо, если я по мотивам книжечки Генриха напишу сообщение, которое будет озвучено на III Лазаревских чтениях и впоследствии размещено в печатном сборнике их трудов, причём последнее, во-1-х, не стоило бы ни копейки ни мне, ни Генриху, а во-2-х (учитывая загруженность и неспешность нашего глубокоуважаемого и высокочтимого Эмануила Егиаевича Долбакяна) – случилось бы аккурат в год 100-летия со дня рождения Арутюна. И вот тем, что получилось в ходе реализации этого замысла, я и собираюсь сейчас с вами поделиться.
Итак, Арутюн (или – как называли его практически всю жизнь, нередко даже в официальных документах, – Тюник) Саркисович Ованнисян (излишне русифицированный вариант его фамилии Оганесян, сопровождавший его как минимум в ленинградский период, полностью правильным считаться не может; то же относится и к написанию его уменьшительного имени как Туник, коим вслед за некоторыми бумагами тех лет грешит даже Генрих) родился в селе Болнис-Хачен в 1908 году (точная дата его рождения пока не установлена). У своих родителей – Саркиса Григорьевича (1877-1952) и Сатеник Аслановны (1880-1963), урождённой Арутюнян, – он был 5-м ребёнком из 6. Вместе с дедом Тюника, Грикором Ованесовичем (1848/49-1918), носившим ещё даже не фамилию, а дедичество Саркисян (фамилия Ованнисян, бывшая первоначально дедичеством его детей, закрепилась в качестве фамилии именно у них), и со всеми остальными его потомками семья Саркиса и Сатеник жила в большом доме под горой, рядом с маленькой старой церквушкой. Дед Грикор слыл в Болнис-Хачене человеком мудрым и образованным – именно он, прислушавшись к совету своего родственника и земляка, выдающегося писателя и просветителя Газароса Агаяна (1840-1911), открыл в своём доме школу, в том или ином виде просуществовавшую как минимум до начала-середины 1980-х годов и, возможно, функционирующую и поныне. Газарос любил бывать у Грикора и беседовать с ним и его домочадцами, подолгу повествуя о том, как их предки в 1789, покинув хаченское село Сейдишен (начавшее свою жизнь в качестве вотчины Сейди-бека – основателя одной из боковых ветвей карабахского княжеского рода Хасан-Джалалянов – на рубеже XIV-XV вв. и находящееся вблизи воздвигнутого в 1216-1238, ещё при самом Хасан-Джалале, монастыря Гандзасар, ставшего местом учения и службы многих сейдишенцев), пришли в Грузию и основали Болнис-Хачен, как он сам в поисках родословных истоков семей этих переселенцев побывал в Сейдишене и Гандзасаре и как ему удалось установить, что все они так или иначе ведут своё происхождение от самого Сейди-бека. Рассказывал он и об исторических достижениях знаменитых карабахцев (прежде всего – военачальников). В юных душах эти разговоры оставляли глубокий след, не раз служивший молодым людям одним из источников силы духа и энергии действия при постановке и осуществлении ими масштабных и сложных жизненных задач.
Тяга к гармонии звуков (как, впрочем, и к танцу, что впоследствии найдёт своё отражение в весьма нередком использовании народных танцевальных мелодий) пробудилась в Тюнике очень рано; способствовали этому не только яркая его одарённость, целеустремлённость, терпение и трудолюбие, но и музыкальность его деда, любившего как слушать пение ашугов, так и петь самостоятельно, и его матери, уже в старости часами импровизировавшей на аккордеоне. С другой стороны, в 1910-х годах звуковоспроизводящей техники (за вычетом очень редко где встречавшихся патефонов) ещё не существовало, и единственными источниками музыки, доступными маленькому Тюнику, были звуки природы, людские голоса и народные музыкальные инструменты (из европейских инструментов в Болнис-Хачене тех лет имелась лишь одна-единственная скрипка, а ближайшее пианино находилось в Катариненфельде); к тому же – в условиях почти всеобщей бедности и сосредоточенности на добывании хлеба насущного – занятия музыкой воспринимались большинством как пустая блажь, неспособная прокормить даже самого музыканта, не говоря уже о его семье. Поэтому, когда один из деревенских товарищей Тюника помог ему получить у своего отца несколько уроков игры на скрипке и Тюник загорелся желанием приобрести этот инструмент для себя, ему пришлось идти к исполнению этой мечты больше десятилетия – и какие это были 10 лет! Начало I мировой войны (1914), геноцид армян в Турции (1915-23) и поток спасавшихся от него беженцев, числом как минимум сопоставимых со всем коренным населением Армении и Грузии (с 1915), нападения на Болнис-Хачен тюркских банд (с 1917) и полный захват деревни грузинскими националистами с окончательным разграблением имущества сельчан и их уходом в леса на окрестных горах (1918)...
Некоторая стабильность в Закавказье стала появляться лишь после прихода Красной Армии (1920-21); к этому времени Тюник уже 3 года, начиная с 1918, живёт и учится (в той же самой Нерсисяновской семинарии, впоследствии школе № 76, которую когда-то из-за безденежья не смог окончить юный Газарос Агаян) в Тифлисе, вместе со своими старшими братьями Овнаном и Хусиком, ходившими в последний класс этой же школы, куда они поступили ещё в 1914 (через несколько месяцев, в том же 1921 году, оба они станут студентами Тифлисского государственного политехнического института, где и завершат своё образование в 1925). Вскоре Овнан начал учительствовать, и Тюник, заметив, что у брата появились какие-то деньги, стал упрашивать его приобрести скрипку. Всё окружение Тюника было против его занятий музыкой и отговаривало его от них («Это не даст тебе куска хлеба!») – но он, продолжая настаивать на своём, пошёл учиться музыке в народное училище к А.Шхяну; в конце концов Тюнику, однако же, удалось уломать Овнана, и на одном из местных базаров скрипка была куплена. Степень счастья, охватившего Тюника, его братья запомнили до конца своих дней...
Но жизнь продолжала быть нелёгкой, и надо было думать о пропитании, не надеясь на скудную помощь от родителей. Окончив в 1925 школу, Тюник по совету родичей проходит бухгалтерские курсы и уезжает в село Дараков (Цалкский р-н), где работает сначала счетоводом, а затем учителем. Тем временем (в 1926) Хусика направили на работу в Ереван, и Тюник стал просить брата помочь перебраться туда же и ему – чтобы «зарабатывать и серьёзно заниматься музыкой». Но Хусик сам нуждался в налаженной жизни и поэтому советовал Тюнику пока поехать в Болнис-Хачен. «Ты ставишь мою скрипку на второе место, а я считаю её как главное!» – писал тот в ответ и продолжал искать возможности совершенствования своих музыкальных знаний и способностей.
Наконец в 1928 году Тюник получает направление на учёбу в музтехникум Еревана. Свершилось! В 20 лет, после длительной, упорнейшей борьбы со всеми превратностями судьбы, со всем неверием своего ближайшего окружения, со всей материальной и социальной неустроенностью, сумев противопоставить им ясное понимание своего предназначения и большой одаренности, он получил возможность изучать музыку и заниматься любимым делом и с ещё большим упорством осваивал и инструменты, и технику музыкального творчества.
Писать музыку Тюник начал ещё в Тифлисе, сразу же после освоения нотной грамоты (самые ранние его черновики относятся к 1926), импровизировал же он – с самого детства. Но лишь в 1930/31 уч. году, увлёкшись сочинительством по-настоящему, он оставил скрипичные занятия и перевёлся на композиторский факультет. к одному из ведущих армянских композиторов Аро Левоновичу Степаняну (1897-1966). Композиторские способности Тюника постепенно становились всё выпуклее и филиграннее, особенно после его переезда в Ленинград и поступления в Музыкальный техникум при консерватории (1933), где его педагогом по композиции был музыковед и композитор, профессор Борис Владимирович Асафьев (1884-1949), впоследствии академик АН СССР (с 1943) и председатель Союза композиторов СССР (с 1948).
Тюник стал почти ежедневно ходить на концерты и в оперу, посещая, например, в Филармонии не только вечерние программы, но даже и дневные репетиции и с редким для тогдашней молодёжи рвением и страстностью впитывая в себя всё новое и интересное в музыкальной жизни Ленинграда. И учась в техникуме, и будучи студентом консерватории, он глубоко изучал и армянскую, и русскую, и западноевропейскую музыку; творческие впечатления расширяли его кругозор, способствовали расцвету его музыкального дара. В его архиве есть переписанные им партитуры танцев Грига, собственные оркестровые переложения одной из сонат Бетховена, песен и романсов Шумана и Чайковского; особенно привлекало Тюника творчество Комитаса и Спендиарова. И как раз здесь уместно будет немного отвлечься от чисто событийно-достиженческой канвы и дать краткую характеристику музыки Тюника.
В начале творческого пути, в годы учёбы в Ереване из-под пера Тюника появлялись в основном скрипичные пьесы и песни для голоса. Первое его сочинение – это именно пьеса для скрипки (в форме темы с вариациями), отразившая не только хорошее знание автором техники игры, но и сильное его стремление к виртуозности, кое-где приводящее к нарочитой усложнённости музыки в ущерб её выразительности. Те же черты присущи и другим скрипичным («Восточному танцу», «Маршу» и позднейшей «Поэме») и иным пьесам (особенно вариационной формы; уделять больше внимания содержательности самой темы Тюник стал несколько позже). Однако впечатляющее многообразие настроений (проявившееся в его Фортепианных вариациях и Струнном квартете) и жанров (танец, марш, элегия, поэма, колыбельная и др.) было характерно для его музыки всегда.
В последующие годы, увлекаясь преимущественно инструментальной музыкой, Тюник иногда возвращался и к вокальному жанру, среди произведений которого прежде всего достоин упоминания романс «Помнишь ли ты?» на слова Егише Чаренца.
Произведения Тюника характеризуются светлым, жизнеутверждающим мировосприятием, самобытностью ритмического рисунка (особенно в танцевальных темах), многообразием воплощения национального колорита, очарованностью красотой и величием природы, предстающей в его музыке не пассивным фоном, а одним из главных действующих лиц. Красочность, обаяние и драматизм выявляют ованнисяновский индивидуальный композиторский почерк, о котором, начиная с его Фортепианных вариаций, уже можно говорить вполне смело.
...Летом 1934, успешно сдав вступительные экзамены, Тюник поступает в Ленинградскую консерваторию в класс профессора Христофора Степановича Кушнарёва (1890-1960) – блестящего знатока армянской народной музыки, хорошо знакомого и с музыкальной культурой других народов. После этого Тюник стал работать с удвоенной энергией – и добился за довольно короткий срок успехов настолько заметных, что уже в 1937 его музыка звучала на курсовых и юбилейных концертах (так, его Фортепианные вариации – одно из самых значительных и популярных его произведений – были исполнены Робертом Андриасяном на концерте в честь 75-летия Ленинградской консерватории; они же были включены и в программу студенческого концерта на московской Декаде советской музыки в декабре 1937).
Старшекурсники оркестрового факультета, зная об успехе произведений Тюника, просят его сочинять пьесы для них. Тюник пишет в это время «Колыбельную» для скрипки с фортепиано, «Танец» и – по просьбе З.Варданяна – «Поэму». На конкурсе инструментальных сочинений, объявленном Ленинградским Союзом композиторов, «Колыбельная» и «Танец» (исполнитель А.Ханджян) получили 2-ю, а «Поэма» (исполнитель З.Варданян) – 3-ю премию; 1-я премия присуждена не была.
Известность молодого композитора растёт, его – наряду с Арно Бабаджаняном (1921-1983) и Александром Арутюняном (р. 1920), с которыми он не раз участвует в концертных выступлениях, – начинают считать одним из самых многообещающих и талантливых молодых композиторов Армении. Институт этнографии АН СССР поручил ему расшифровать 10 армянских песен для 3-томника «800 песен народов СССР», а вскоре он получает заказ от Ленинградского Союза композиторов на 4-частный Струнный квартет, исполненный и одобренный на заседании правления Союза в мае 1939 и включённый в концертную программу 1-й декады Армении в Москве (октябрь 1939). Успех квартета окрылил Тюника, и в том же году он приступает к написанию Симфонии, за первые 2 части которой (из 4), представленные в качестве дипломной работы, удостаивается оценки «отлично» на госэкзаменах в консерватории. На прослушивании в Ленинградском Союзе композиторов (май 1941) уже вся Симфония в целом, пронизанная ярко выраженным национальным колоритом, также получила одобрительные отзывы. Кто мог знать тогда, что судьбы и самого творца, и наиболее крупного его детища сложатся настолько горько и трагично!..
...Внезапно начавшаяся война сокрушила все планы Тюника. О его патриотизме и мужестве говорит такой факт: ещё в начале блокады Ленинграда Х.С.Кушнарёв предложил ему вместе эвакуироваться в Ереван, но он категорически отказался – «Что же обо мне скажут мои товарищи, если я покину любимый город в трудное для него время?». И Тюник сперва вступил в ряды городского ополчения и выносил с поля боя раненых, а затем, не удовлетворившись этой своей, как ему казалось, достаточно пассивной ролью на сцене военных действий и презрев наличие брони и проблем со здоровьем, в конце концов добился того, что его направили сначала в школу лейтенантов (где он находился с 5 августа по 5 сентября 1941 и откуда вышел с присвоением звания младшего лейтенанта), а потом (16 ноября 1941) – и на передовую, командовать взводом. Но и здесь он не переставал думать о музыке, о своих сочинениях, оставшихся в Ленинграде. Он стремился вырваться туда хотя бы на день, чтобы сдать их на хранение, но это ему не удалось. Его невеста Нина Минкевич бережно хранила всё, что принадлежало её другу, и ждала его. Ей было адресовано и последнее письмо Тюника с фронта от 13 декабря 1941. Но в феврале 1942 она ушла из Ленинграда по «Дороге жизни», забрав с собой всё, что было под силу взять. Впоследствии все вещи Тюника, включая письма, она передала его родным.
Значительнейшее из сочинений Тюника – Симфонию – Минкевич отдала на хранение Ленинградскому Союзу композиторов, но партитура исчезла бесследно. Её черновую рукопись Нина оставила себе, но по возвращении из эвакуации она её не нашла – скорее всего, люди, поселившиеся в комнате Тюника, лютой зимой 1941/42 вместе с прочими вещами сожгли в печи и Симфонию.
О самом же Тюнике долгое время ничего не было слышно, и лишь через несколько лет после войны родные, наконец, узнали о его судьбе. В письме военкома части, где находился Тюник (оно хранится у Нины Минкевич), сообщается, что 24 декабря 1941 под Ям-Ижорой, выполняя задание командования по блокированию вражеской огневой точки, Арутюн Ованнисян пал в сражении с врагом. В наши дни его имя можно увидеть на мемориальных досках в Союзе композиторов и Ленинградской (ныне Санкт-Петербургской) консерватории.
...Честно говоря, чем больше я размышляю над событиями последних месяцев жизни Тюника, тем жесточе и непоправимее звучит в моей голове вопрос – как такое вообще могло случиться? Каким образом человек, несомненно наделённый и умом, и талантом, с самого детства ясно чувствовавший своё высшее предназначение именно в музыке, только в музыке и ни в чём, кроме музыки, оказался в состоянии – пусть даже и в окопах не забывая об оставшихся в Ленинграде рукописях! – променять перо и нотную бумагу, ураганную силу которых как раз в эти же месяцы более чем убедительно явила миру Седьмая симфония Дмитрия Шостаковича, на в общем-то достаточно прозаический и банальный штык, к тому же оказавшийся в его руках не столь уж и эффективным? Насколько упрощёнными понятиями о чести, совести, благородстве и патриотизме надо было руководствоваться, насколько недооценивать свой талант, роль и место в истории армянской музыкальной культуры, насколько, в конце концов, элементарно не любить себя, чтобы сотворить такое безрассудство?!.
Увы, как бы там ни было, но факт остаётся фактом – Арутюн Ованнисян погиб на войне в возрасте 33 лет, защищая от фашистов свой любимый и ставший ему почти родным город, принял нелепую и противоестественную для творческого человека смерть в т.ч. и ради того, чтобы мы с вами, дети и внуки поколения фронтовиков, могли жить под мирным небом и слушать всю самую лучшую музыку всех времён и народов. Так давайте же постараемся в день открытия следующих, IV Лазаревских чтений, которые должны будут состояться как раз в год 100-летия со дня рождения Тюника, устроить – если не в нынешнем Санкт-Петербурге, то хотя бы в Москве – юбилейный вечер его памяти. И пусть центральным событием этого концерта станет – почти через 70 лет! – 1-е по-настоящему публичное исполнение его Симфонии, рукопись которой мы, хочется надеяться, всё-таки найдём...
Да будет так!..

5 мая – 5 июня 2006

Г.ОВАННИСЯН, Р.САРКИСЯН